Другая литература

Прости меня, англичанин...

5 мая 1429 года от Рождества Христова. Французское коро­левство. Идет Столетняя война. Горит поверженная Турель, в водах Луары отражаются красные отблески. В проломе стены лежит перевернутая осадная башня. Черный дым застилает гори­зонт. Багровое зарево гудящих пожаров (отступающие британ­цы жгут французские деревни). Крутящаяся мельница шелестит горящими крыльями.

 Закопченный остов разрушенного пушка­ми англичан Турельского собора на черном пепелище — словно перст, указующий в небо. Ветер несет хлопья жирной сажи. Над головой быстро мчат тучи. С мутного неба, где блеклым пятном повисло дырявое солнце, срывается дождь. Пахнет речной тиной и паленой человечиной. За городскими стенами холодные реч­ные воды выбрасывают на прибрежный песок трупы. Бабы, воя, подвязывают тряпками челюсти погибшим мужьям. Дворовые собаки, одичав и сбившись в стаи, выедают вкусную требуху из животов убитых. Бока псов уже раздуваются от сытости. Мстя за поражение при Азенкуре и девяноста два года неисчислимых бедствий и унижений Франции, казнят пленных англичан. Пове­шенные, с дерюжными мешками на головах, раскачиваются в по­рывах ветра на скрипучих балках, не струганных виселиц. Рядом, в честь победы, вливая в открытые смехом рты вино из кожаных фляг, прямо в распаханной траками осадных орудий грязи сол­даты скопом насилуют захваченных жен островитян и маркитан­ток. «Бум, бум, бум!..» — непрерывно бьющий набат заглушает крики казнимых и плач испуганных женщин.

 На площади захваченной крепости в белых доспехах, с при­сланным (для девушки, движимой Богом) из старинной часовни древним мечом на поясе стоит она. Знамя — большое бело­снежное полотно, усеянное золотыми королевскими лилиями, с изображением благословляющего Христа на одной стороне и голубки (символа мира) на другой — гордо полощет над ее головой. Так же развевалось оно, когда семь дней назад, но­чью, она на коне, в сверкающих при свете факелов латах, под радостные крики воодушевленных ее появлением защитников, въехала в Орлеан, поклявшись освободить город от английской осады. Позади остался трудный поход из Шинона, где днем де­вушка не покидала седла, а ночами, не снимая доспехов, спала на голой земле. Питалась, разделяя с воинами их черствый хлеб и болотную воду. И вот первая победа. Пусть страшная, пу­скай мучительная, но столь долгожданная. Впереди еще много смертей врагов и друзей. Она жалела их. Перед выступлением в Орлеан направила написанные от ее имени письма английско­му королю и его наместникам во Франции, призывая их уйти с миром из разоренной страны. Издевательский смех, прозву­чавший в ответ, означал: пролитая кровь падет на их совесть, заставив захлебнуться их звериные души.

 Сняв шлем, девушка обнажила голову. И хоть с коротко остриженными в кружок каштановыми волосами она походила на юного очаровательного придворного пажа, окружающие ее лучшие рыцари Франции, признав ее право, готовы подчиняться деве. Потому что это она четыре часа назад, опрокинув в кре­постной ров осадную башню, точно по мосту, первой ворвалась в пролом стены. Девушка не боялась смерти, веря — она, простая неграмотная крестьянка из Лотарингии, избранница Божия. В то верили хлынувшие следом французы, а когда поверили англича­не — они выбросили белый флаг. Лишь один, во главе горстки аристократов забаррикадировавшись в башне арсенала, сражал­ся до конца. Его литая арбалетная стрела перебила застежку ее панциря у горла, когда с криком: «За мной, кто верит в меня!» — она повела французов на приступ. Предпочтя смерть, британ­цы взорвали порох в подвале башни, похоронив под обломка­ми вместе с собою многих франков. Чудом англичанин уцелел. И теперь, израненного, полуживого, в закопченных окровавлен­ных латах, его тянули на ее суд. Каска скатилась с русой головы, задребезжав по мощеным булыжникам площади. Не доходя с де­сяток шагов, островитянин поднял лицо, посмотрев на нее. Она увидела его упрямые, цвета лезвия клинка глаза. Такие не поко­рятся. Таких убивают во имя Франции, во имя победы. Почему же хочется забыться в объятиях его сильных рук. Прильнуть бесконечным поцелуем к его жарким губам и... умереть.

— О, святые Михаил, Катерина и Маргарита, мои небес­ные покровители. Дайте сил. Так никогда не было, не долж­но быть! Он лютый враг. Смерть — все, чего достоин он, — убеждала себя девушка. Но ее чуткое сердце уже узнало свою вторую половинку, единственного мужчину, с которым она могла найти счастье.

— Французская волчица! — закричал англичанин.

С неожиданной для покромсанного тела силой, опрокинув державших его латников, выхватил у одного меч. Убив несколь­ких преграждавших дорогу, он бежал навстречу. Меч уже зане­сен над ее головой. Не пытаясь защититься, она закрыла глаза. Алебарда сурового графа Роббера де Гиза разрубила череп бри­танца до переносья. В брызгах алой крови англичанин тяжело рухнул на спину. Гримаса ярости покидала его красивое лицо, на нем застывал покой человека, до конца выполнившего свой долг. Солдаты в бешенстве начали топтать труп.

— Прекратить! Похоронить с почестями!.. — прохрипела она сжатыми болью связками.

Его укрытое кумачовым шелком тело на скрещенных ко­пьях понесли к могиле четыре капитана. Отдавая дань доблести, французы на несколько мгновений приспустили штандарты.

 Через два года, освободив Францию, в девятнадцатилетнем возрасте оставаясь девственной, преданная Карлом VII (челове­ком, коего она сделала королем), после шести месяцев допро­сов и пыток в башне замка Боревуар, где служившие британцам богословы Парижского университета во главе с епископом Кошоном обвиняли ее в колдовстве и ереси, она будет сожжена на центральной площади Руана. Когда факелом загорятся волосы девушки, католические церковники, последователи которых че­рез пятьсот лет объявят ее святой, поднимут огромный крест, защищаясь от отлетающей души ведьмы.

Гудящее пламя выжгло глаза, опалив гортань. От взбесив­шегося жара лопалась кожа, и нечеловеческая боль, убивающая мозговые клетки, заполняла тело. Задыхаясь в клубах дыма, она за все муки, за поруганное женское естество свое просила Создателя, чтобы за чертой глаза цвета стального меча встре­тили и простили ее.

Глаза несбывшейся, безрассудной и единственной любви Жанны д'Арк.