Другая литература

Страсть монаха

(драма из губернской жизни)

часть 2

(из сборника рассказов «Прости меня, англичанин…»)

Елена Кузьминична уже не верила ничему.

— Убирайтесь, князь. У меня нет денег, — жестко произнесла вдова.

Ополоумев, Владислав бросился на нее. Суматошным поцелуем впился в губы так, что Лене стало больно. Повалил на диван. Разорвав кофту, искусал до крови соски. Пытаясь изнасиловать, вздернул юбку. Елена Кузьминична отчаянно сопротивлялась. Едва успев спустить брюки, Зарецкий кончил, залив спермой обнаженные бедра женщины. Яростно взвыв, нащупал валявшийся рядом пистолет.

Выстрелил в живот Мининой. Раз, затем другой. Выстрелы звучали негромко, вроде разрывали листы бумаги. Хоть невелик браунинг, но его латунные пули с мягкими головками почти разорвали Лену напополам. Страшно закричав от нестерпимой боли, Елена Кузьминична потеряла сознание. Ярко-алая кровь толчками изливалась из разорванного живота, пропитывая диванную обивку и ковер на полу. Минина находилась в шоке, однако еще жива. Женщину можно было спасти, если бы Владислав отвез ее в больницу.

Но, бросив пистолет, Зарецкий снова бежал, оставив раненую истекать кровью. Заевшая игла граммофона, слегка подскакивая, шипела одно: «...а любовь... шшш... а любовь...» Дождь не переставая поливал пустынную улицу. Даже дежуривший на углу городовой ушел в трактир просохнуть. Зарецкий сбежал незамеченным.

Той роковой ночью Алексей не находил себе места. Монах то неистово молился, то, вскочив, метался по келье, в необъяснимом отчаянии стискивая ладонями пульсирующие виски. Предчувствие страшного не покидало. Упав на колени перед образами, вновь просил совета и утешения, но пламя лампад горело ровно и безразлично, а в ликах на иконах не виделось сострадания. Святые старцы словно говорили: «Ты сам избрал сей крест. На себя и пеняй». Лишь свеча на столе, сгорая, капала воском, точно плакала.

Накануне, так и не посмев открыться Елене Кузьминичне, Жуков испросил разрешения на брак у отца Варлаама. «Женитьба на княжеской полюбовнице обернется для тебя лишением духовного сана. Мужиком лапотным в свой Мухосранск вернешься», — отрезал протоиерей. Качались весы: на одной чаше служение Богу, на другой — любимая женщина.

Бедное сердце монаха рвалось к его Алёнушке, но он не осмеливался прийти к ней ночью. Боже, как потом казнился себя Жуков за эту щепетильную робость!..

Едва забрезжил рассвет, не в силах больше ждать, Алёша бросился к дому Елены Кузьминичны. Дождь прекратился. Без клобука, простоволосый, чернец бежал мокрыми безлюдными улицами, не обращая внимания на грязь и лужи. Босой нищий в драном тулупе, с бельмом на глазу, вывалившись из подворотни, ухватил его за рукав рясы. Заканючил:

— Божий слуга, дай убогому полушку на опохмел. Дай, а то сам отберу, — злобно оскалил желтые зубы попрошайка.

Вырвав руку, Алексей поскользнулся. Упав, сильно ударился о камни мостовой. Не обращая внимания на боль, побежал дальше. Во дворе дома Мининой жалобно выла на цепи собака. Влетев в распахнутые двери, Алёша нашел в луже начинавшей густеть крови мертвую Лену. Обезумев, обнял холодное тело. Покрывая поцелуями восковое лицо, закричал страшно, будто смертельно раненная лесная выпь. Прибежавшие на крик соседи и городовой так и застали его, полубезумного, в испачканной кровью рясе, с трупом Елены Кузьминичны на руках. Он ничего не говорил, лишь рыдал, судорожно сжимая ее недвижимое тело, которое с трудом отняли у него, стянув кисти монаха наручниками.

Безразличный ко всему, он молчал на следствии и последующем суде, обвинившем именно его в убийстве из ревности. Правда, опытный следователь губернского управления сыскной полиции Шалдыбин дознался — браунинг марки «диктатор», изъятый на месте убийства, принадлежал князю Зарецкому. К тому же на его перламутровой рукояти отпечатков пальцев Алексея Жукова не нашли. Лезли явные «рога». Анатолий Демьянович вызвал на допрос Владислава. Княжеский отпрыск, сказавшись больным, не явился. Зарецкие — род хотя и обедневший, но еще значимый. Отец Владислава, титулярный советник Арсений Иванович Зарецкий («царев боярин» — так он себя величал), в свое время служил камергером двора Его Величества Александра II.

Посему вмешавшийся нижегородский губернатор Рюмин унял пыл следователя. Да тот, зная вздорный нрав его высокопревосходительства, не слишком и сопротивлялся. К чему портить себе карьеру? Безродный монашек (от которого даже его обитель открестилась) в роли убийцы — это «и волки сыты и овцы целы».

Суд приговорил Алексея Жукова к двенадцати годам каторжных работ.

В августе 1905 года на оккупированном Сахалине он будет повешен японцами за участие в покушении на князя Ятахиро Ито. Но это уже совсем другая история.