(из сборника рассказов «Прости меня, англичанин…»)
Противное
пиканье будильника возвестило начало рабочего дня. Петя Курочкин открыл глаза.
Сосед по комнате, вечный академотпускник Венька Судзиловский, снова остался у Ритки.
Числящаяся в невестах Вениамина коренная киевлянка Маргарита Шоптенко, невзирая
на внешность («столько не выпьешь »), имела существенный плюс — квартиру на
Подоле. О чем Петру в сложившейся ситуации оставалось разве что помечтать. Правда,
харьковчанин Курочкин еще одиннадцать месяцев назад проплатил строительство
однокомнатной у Голосеевской площади. На благое дело ушли пожизненные
накопления родителей и взятый в банке кредит. Но, воспользовавшись
провозглашенным Днепропетровской Золушкой кризисом, строительная компания (и
раньше не шибко рвавшая «пятую точку») работы на объекте заморозила. Так что
койка в общежитии Аграрного университета светила Петру Петровичу надолго.
Из зеркала
умывальника на Курочкина взглянул тщедушный двадцатисемилетний тип с
растерянными глазами за толстыми стеклами очков и с конкретно наметившимися
залысинами. Зрелище если не удручало, то не радовало точно. Года три тому,
пытаясь изменить свой внешний вид, а заодно и имидж козла отпущения, Курочкин
записался в секцию бокса. На первой тренировке веселый хохол тренер, подведя
Петра к мрачному
типу с
переломанным носом, сказал:
— Ось тоби,
Ломов, напарнык. Шибко не пырдоль, бо зигнеться.
— Угу, —
согласился Ломов и ударил Петюню по голове.
Когда Курочкин
выписался из больницы, стояла весна. Бросив с тех пор попытки
спортусовершенствования, Курочкин тем не менее любил при случае козырнуть:
«Когда я
занимался
боксом...»
В холодильник
Веник принципиально никогда и ничего не клал, только брал. В связи с
хронической задержкой жалованья последнее время утробу агрегата редко наполнял
и Курочкин. Потому лишь пара бульонных кубиков сиротливо примостилась на
боковой полке. «Ладно, по кризисному времени сойдут за полноценный завтрак», —
подумал Петр, опустив в пол-литровую банку кипятильник. Покуривая в форточку,
щелкнул пультом телевизора. С голубого экрана надутый вице-премьер с важной
физиономией царственного верблюда ругался с регионалами. Дискуссия из обычной
начальной стадии — монолога «Я честный — ты ворюга!» — перешла в фазу «Сам
дурак!».Забывая народную мудрость «Больше молчи — сойдешь за умного »,
дебатировавшие вовсю плескали языками. Сделалось скучно и противно. На другом
канале Филипп Бедросович (в черном каре волос, похожий на Наоми Кемпбелл в
коме) в окружении полуголых девиц в смоляных трико пел о галках, постоянно
намекая на одну зловредную пичугу, уведшую у него Аллу.
На улице
погожее сентябрьское утро испортила фигура ставшего «родным» коллектора,
поджидавшего Курочкина. Судя по характерной потертости от кобуры у левой
подмышки на неновой рубашке, оставшийся без работы опер, или секьюрити (из тех,
что пули зубами ловят), с горя ли, с радости подался в вышибалы-коллекторы.
По-родственному взяв под локоть, он потащил Петю к безлюдному углу, где,
прислонив к разрисованной баллонами стенке, вежливо изрек:
— Тебя в каких
дровах нашли, обсос непонятливый? Х...я залупляешься? Рамсы попутал? В
последний раз говорю: кредит в банк вернуть сегодня же до восемнадцати часов со
всеми процентами!
— Но банк не
имел права самовольно увеличивать процентную ставку и изменять сроки погашения
тела кредита. С какого перепугу я должен платить?.. — начал лепетать Курочкин.
— Что ты
тупишь, ботаник. Сказано — к шести. И попробуй не вернуть! — оборвал его
коллектор. Для профилактики пару раз слегка стукнув Курочкина спиной о стену,
наконец отпустил лацканы пиджака Петюни и пошел прочь.
Трагические
размышления, где взять деньги, прервало ее появление. Она вышла из
аспирантского подъезда общаги и пошла по противоположной стороне улицы на
остановку маршрутки, словно Леди Ди (принцесса Диана) в Букингемский дворец.
Легкое платье не скрывало точеную фигурку и гибкие (схожие со стеблями винограда)
руки с тонкими изящными запястьями. Блестящие, цвета дикого меда волосы
повязаны голубым атласным шарфиком. Прекрасное, почти не тронутое загаром лицо,
как всегда, сосредоточенно-задумчивое. Девушка напоминала загрустившую сказочную
Алёнушку. Напрочь позабыв обо всем, Петя неотрывно смотрел вслед. «Снежная
принцесса» — так назвал он незнакомку. Она ассоциировалась у Курочкина с
драгоценным ледяным вином из винограда, собранного в первых заморозках в долине
Рейна. Холодная и неприступная. Только огромные глаза — золотистые, обволакивающие,
искрящиеся, будто янтарь, — были теплыми. Всего однажды брошенный взгляд сладкой
занозой вошел в бедное Петино сердце. Невольно прошептав вычитанное где-то: «Пусть
аромат твоей кожи навеки станет моим воздухом», — Курочкин полюбил. И хотя
обручальное кольцо на левой руке говорило — женщина с прошлым, Петя не
осмеливался подойти.
Взвизгнув
тормозами, рядом с девушкой остановился джип «лексус». Выбравшийся из сарая на
колесах бритоголовый бугай лет тридцати с хвостиком, в буряковом пиджаке, с
золотой цепью поверх черного гольфа, напоминал напальцованных образца
девяностых. С легкой руки нынешней влады они возрождались, еще более наглые и
самоуверенные. Физиономию тип носил адекватную атласам Ломброзо. Короче,
Лукьяновское СИЗО по нему явно плакало. Уже во второй раз Курочкин видел здесь
братка. Видимо, привыкший общаться с бабами по-турецки («Наташка, кис михар»),
по привычке соображая нижней чакрой, понтовый крутек снова внаглую кадрил
«ледяную принцессу». Как и вчера, девушка отворачивалась, не желая говорить.
«Так с ним! Так! Тоже мне шевалье де Сенгаль** нашелся. Пальцы веером, сопли
пузырями», — радостно думал уже ревновавший Курочкин. Колонна байкеров на минуту
заслонила картинку. Мотокентавры с бензином в крови, любящие мотоцикл больше
женщины, мчались, отчаянно давя на клаксоны. Бородатые, в шлемах, с головами
быков на спинах кожаных курток, «дети ночного шоссе» напоминали безбашенных
викингов. Когда они проехали, Петя увидел, как, вырвав руку у схватившего ее за
кисть приставалы, женщина громко сказала: «Оставьте меня в покое! Я никуда с
вами не поеду!» Удачно подъехавшая маршрутка увезла ее прочь от
раздосадованного крутышки.
Под завывание
сирен и проблески мигалок сопровождения, заставляющих встречные машины
прижиматься к обочине, освобождая место бронированному пульману, утренний проезд
президента создал здоровенную пробку. Застрявший в ней троллейбус доставил Петю
на службу с опозданием. Хотя в условиях неумолимо надвигающегося всеобщего
сокращения вся работа давно превратилась в вялотекущую ненавязчивую беседу на
отвлеченные темы под кофе с сигареткой. О развале предприятия говорили редко,
все равно ничего не поделаешь, так зачем лишний раз расстраиваться.
Дипломированный
винодел, переведенный по случаю кризиса на ставку компьютерщика (впрочем, не
забывший первое и досконально научившийся второму), Петр Петрович Курочкин окончил
с красным дипломом сельскохозяйственный институт в родном Харькове по
специальности «технология виноделия». Не пивший (в общеупотребительном значении
этого слова), он всегда считал свою профессию искусством избранных. Потому
несказанно обрадовался, когда по окончании вуза получил предложение поработать
в знаменитой фирме «Массандра».
Курочкин уже
видел, как в прохладных гранитных подвалах, построенных еще князем Голицыным, в
потемневших от времени деревянных бочках (для каждого вина своя древесина),под
его неусыпным контролем будут созревать... и впитавший в себя запах крымских
трав «Мускат белый Красного Камня» из Кызыл-Таша, и «Дом Периньон («Я пью
звезды!» — воскликнул дом Периньон, дав вину свое имя), и, конечно, король вин
— «Херес де ля Фронтера» (напиток императоров и философов). Он мечтал там,
среди гор, моря и солнца, создать свое украинское шампанское — напиток
бесконечно долгих и мелких пузырьков. Пете уже представлялось, как, возвращаясь
усталый с виноградников (где под знойным южным солнцем наливаются соком золотые
гроздья и толстые пчелы жужжат над ними), он станет смывать пот в теплом
лазурном море, ожидая, что вот-вот виноградная кровь обернется божественным
вкусом лозой рожденных вин.
Правда, в
предложении несколько настораживал факт — мол, ехать на работу предстоит не в
Массандру, а в Киев. «Ничего, там, наверное, головной офис. Отмечусь — и в Крым»,
— успокаивал себя будущий корифей виноделия. Однако действительность обломала
витчизняной прозаичностью. Элитным виноградникам Массандры не посчастливилось располагаться
прямо у моря. Обойти столь лакомые куски земельный дерибан, понятное дело, не
мог. Посему по приказу Министерства сельского хозяйства предприятие сначала
поделили на три самостоятельные фирмы. Затем, по-скорому обанкротив оные,
приняли «единственно верное решение» — вырубив виноградники, застроить землю
под ними коттеджами для хозяев сегодняшней жизни. И вот теперь, так и не
занявшись делом, Курочкин ждал увольнения. И даже на его электронную почту
ничего не приходило.
«А хотите
тухлую новость? Учера по ящику они снова уверяли, шо преодолеют кризис. Не
смешите мои тапочки. Как будто у них на Банковой есть Рузвельт, а не эта
принцесса с косой на Грушевского. К тому же оно им надо — преодолевать, их и
так неплохо кормят. По ходу заделили усю страну на корню. Хто дал им таких
прав? Притом все время рассказывают, как они переживают за страну. Шоб у мене
так болел мой геморрой, як у них болит за ту Украину. Вейз мир, вот увидите,
скоро с их попустительства босота возьмется за пистолеры. Еще и еврейские
погромы начнутся, попомните мое слово. Наплачимся горучими слезами. Мозг уместе
с волосами дыбом встает. Усе говорят, мол, я пессимист. Таки да. А шо такое
оптимист? Тот же пессимист, токи плохи информированный...» — распалялся
заведующий их маленького сектора Илья Яковлевич Перельмутер.
Обремененная
семейством, безденежная жизнь сделала подававшего надежды кандидата наук жутким
циником. Некогда башковитый еврей, сейчас он лишь горестно вздыхал: «Ви знаете,
что такое дерьмо? Так вот то дерьмо, по сравнению с моей жизнью — повидло».
Последнее время Перельмутер даже начал прикладываться к рюмке. Что при его
профессии граничило с профнепригодностью. Выпив, сочинял философские стихи:
Что было, то и будет впредь,
И третьего не жди.
Дано родиться, умереть,
И выпить — посреди.
Собеседница
Ильи Яковлевича — семидесятитрехлетняя комсомолка Роза (в честь Розы
Люксембург) Милановна Караджич — по утрам бегала три километра трусцой, пуще невинности
берегла свой партбилет и гордилась отцом (сербским генералом, соратником Иосифа
Броз Тито). Не теряя оптимизма, пенсионерка свято верила в светлое
коммунистическое завтра, убежденная, что нынешний, как она выражалась, «бардак»
имеет и положительный момент. Все скрытые враги проявили себя, и теперь им стопудово
от Магадана с Колымою не отвертеться. Следуя заветам Ленина-Сталина, на митинге
УНА-УНСО, без страха вылезши на трибуну, заявила, дескать, чем поливать Сталина
грязью, лучше бы спасибо сказали вождю. Ведь именно он 17 сентября 1939 года реально
присоединил Западную Украину. Что, строго говоря, являлось историческим фактом.
Пока бандеровцы спорили между собой — утопить бабку в Днепре или повесить на ближайшем
фонарном столбе, — ударами зонтика и ловкими пинками по яйцам националистов
Роза Милановна прорвала окружение, как Народно-освободительная армия Югославии в
долине реки Неретвы — кольцо вермахта в 43-м.
В целом
сходясь с Перельмутером в оценке политикоэкономической ситуации в краине
(«хреновее некуда»), не перенося его постоянного скулежа, бодрая старушенция
заявляла: «Вы, Илья Яковлич, вроде еврея из анекдота. Который просил Бога: «Я
несчастный, затраханный жизнью бедный еврей. Помоги, Яхве, хоть в лотерею
выиграть». Двадцать лет просил. Наконец Богу это осточертело. Выглянув из-за
облака, Создатель сказал: «Послушай, Абрам. Ты хотя бы раз купи лотерейный
билет». Вот и вы, беспрерывно ноете и ничего не делаете. Мерехлюндию развели,
слушать противно. А боитесь погромов — запишитесь к нам в Компартию. Мы
беспредела не допустим...» «Ой, я вас умоляю, мадам Роза, не делайте мене беременную
голову. Не дергайте мои бедные нервы, их есть еще кому испортить», — отбивался
завсектором.
Оглянувшись на
вбежавшего Курочкина, Илья Яковлевич сказал:
— Наше вам с
кисточкой. Зайди к Гуимплену. Шо мы кинули брови на лоб? Просто этот шлимазл с
утра тобой интересовался. Вазелин захвати. Як же, уже девять семнадцать, а вин никого
не поимел. Непорядок. Мы попытались вставить за тебя свои «три копейки». Но
чтобы да, так нет — фуцин не дал нам даже рта открыть. Зохен вей, такий
вспыльчивый шпиндер.
— Не в
настроении Бодрецов? — обеспокоено поинтересовался Курочкин.
— После
недавнего предложения нового хозяина остаться в начальниках Гуик вообще не в
адеквате от счастья. Хотя от нынешних перерожденцев все равно хорошего не жди.
Ну, ничего, недолго им осталось, — едва не запев «Вставай, проклятьем заклейменный!»,
прокомментировала вызов Курочкина к руководству Роза Милановна.
Румяный
начальник отдела эксклюзивных вин Евгений Самсонович Бодрецов-Громыхало носил
кличку Гуимплен по причине безразмерного рта, которым он вкусно ел, смачно пил,
обольстительно улыбался хорошеньким женщинам, орал на подчиненных и взасос
целовал зады вышестоящим. Руководил Гуимплен столь же умело, как китайцы играют
в хоккей. Поголовно считая подчиненных лузерами, обожал доводить персоналу вычитанное
с плаката хрущевских времен: «Наша главная задача — молотьба и хлебосдача.
Хочешь быть передовым — сей квадратно-гнездовым». Мало вязавшаяся с профилем предприятия
шутка тем не менее звучала эффектно. Поскольку, по мнению Евгения Самсоновича,
персона лоха Курочкина не стоила долгих разговоров, он, на секунду оторвавшись
от телефонной трубки и мобилы, по которым разговаривал одновременно, сообщил
Пете о его сокращении.
— Все.
Свободен. Мне некогда. Расчет завтра в бухгалтерии, — поставил точку Петиной
работе Громыхало.
Уходящий к
Днепру технический канал, когда-то много трудившийся, сейчас заилился и
порядком замусорился. У его стенки ржавела баржа с облепленным ракушками
корпусом. Заросшая осокой узкоколейка пахла креазотом, как настоящая железная
дорога. В обеденный перерыв (коий вряд ли стоило соблюдать свежеуволенному)
расстроенный Курочкин от безысходности непонятно зачем забрел на территорию
заброшенной оптовой базы. «Есть ли сенс в моей жизни? Ни съесть, ни поработать,
ни поцеловать», — подумал Петр Петрович, подойдя к краю канала. Он поднял
голову. В прозрачном воздухе черными пунктирами проносились ласточки, словно ободряя.
«К черту глупые мысли», — одернул себя Курочкин. В животе голодно заурчало.
Оттягивая карман пиджака, приятно звякнули карбованцы. Еще утром снова открыв
заветную свинью-копилку (куда в лучшие времена складывал металлическую гривну),
Курочкин имел в кармане последние девять железных целковых. «По крайней мере,
на чизбургер с картофельной соломкой пока есть. Пойдемте, господин уволенный
винодел, в «Макдональдс». Я угощаю», — невесело пошутил про себя Курочкин.
— Эй, суслик!
Закурить будет?
Из зарослей
лопухов вылезли двое специфически пахнущих бомжастого вида мужиков с синюшными
рожами хронических пататоров. Следом, усиливая перегарное амбре, на ходу
натягивая трусы, выбралось существо в грязном джемпере. Судя по отсутствию
члена — баба. Изрядно поддавшая троица, явно желала продолжить, однако
испытывала трудности материального порядка. Не успел Петя ответить, дескать, не
курит, как следующий вопрос: «Бабло, четырехглазый, сам отдашь или музыку
включить?» — поставил точки над «и».
— Че
вошкаешься? Поляны не сечешь? Давай раскошеливайся, не то кровь пустим, — новая
тирада подтвердила серьезность намерений здешних аборигенов.
Вскоре
Петюнины карбованцы перекочевали в карманы бомжей,весело прокомментировавших
данный факт укатайкой:
— Скажи нам
спасибо, дохлый. Тебе небось их таскать затруднительно?
Под
собственное задорное ржание они отправились за паленкой.
Стало
нестерпимо обидно и горько. Петр снова встал над темной водой в разноцветных
разводах солярных пятен. «Другой ты и не достоин», — уколол он себя. Сняв очки,
смежил веки, собираясь с духом для последнего шага вперед.
— Не спешите,
молодой человек. Успеется.
Вздрогнув от
неожиданности, Петя оглянулся. Не слишком старый горбоносый темноволосый
человек с довольно интеллигентным лицом и припорошенными сединой висками
доброжелательно смотрел на него. Только в черных бездонных зрачках незнакомца
пробегали красные отблески, будто отсвет горевшего внутри костра. На мужчине
был черный костюм-тройка. Его пиджак (из странного, явно дорогого,
переливающегося сукна) напоминал камзол испанского гранда. Правда, атласного
плаща с пурпурным подбоем на плечах незнакомца не наблюдалась и манжеты его
белоснежной шелковой рубашки не пенились брабантскими кружевами. А вот
остроносые в тон туфли из натуральной крокодиловой кожи оканчивались золотыми
шпорами. Пусть маленькими, слегка заметными, однако имеющими место быть. «Ну
дают деловые», — промелькнуло в голове Курочкина. Казалось, за углом незнакомца
ждет не то «ролс-ройс», не то вороной сарагосский скакун с мускулистой шеей и
алыми гранатами глаз. А сам мужчина, через минуту откинувшись на эксклюзивный
подголовник лимузина, лениво бросит водителю: «На Банковую». Или, вскочив в
седло, выхватит из ножен горячий клинок и поскачет кромсать мавританцев,
захвативших средневековую Гранаду. Во всяком случае, уважительное обращение «дон»
к нему явно подходило.
— Прошу вас,
не мешайте. Вы же не знаете... — взмолился Курочкин.
— Я все знаю.
Вот примите. Поможет, — категорично заявил незнакомец, доставая из барсетки
«шиванши» (при этом на безымянном пальце солидно сверкнул платиновый перстень с
черным африканским алмазом) и вкладывая в руку Курочкина таблетку в яркой
обертке. «Адмедснаб, — прочел Петя. — «Ад» — наверное, аббревиатура «Адарково».
Неужели в этой дыре фармацевтическую фабрику открыли?» — хотел спросить Петр,
поднимая глаза. Но незнакомец исчез, лишь в воздухе остался легкий запах серы.
«Уж не почудилось ли мне? Наверное, я того, сбрендил от всех неприятностей, —
прокралась в голову шальная мысль, однако таблетка по-прежнему лежала на
вспотевшей ладони. — Может, отрава? Впрочем, минуту назад я сам хотел. А, будь
что будет!» Сорвав оболочку и по привычке зажмурив глаза, Курочкин проглотил
таблетку.
«Ну,
наконец-то решился. Ох и бздун же ты, брателло».Открыв глаза, Петюня никого не
увидел.
— Не туда, под
ноги себе смотри, — продолжил грубый голос.
Опустив
взгляд, Петр Петрович обалдел окончательно.
— Вы, что?..
— Да. Твоя
тень.
В общем
повторяя Петины очертания, тень стала раза в два больше и как-то внушительнее.
Уже ничему не удивляясь и будучи уверенным, что остаток жизни проведет в
«желтом
доме»,
Курочкин спросил:
— Как вас
зовут?
— Давай сразу
на берегу договоримся. Во-первых — не выкать. Во-вторых — слушать меня, чисто
пахана на зоне. А погонялово мое — Арнольд.
— В честь
Шварценеггера, видимо?
— Да нет. Так
дедушку — старшего черта — звали, пока ему осиновый кол промеж лопаток не
пристроили. Правда, это давно случилось, еще при опричниках Малюты Скуратова. А
у внучка, как бригадиром назначили, так у него от отважности крыша совсем набок
съехала. Начал братву в честь своих родственников переименовывать. Я-то раньше
конкретно Васей звался. Теперь... Тьфу! — тень сплюнула. — Сказать противно — А-р-а-н-о-ль-д.
Хорошо, что так. Вона кореша моего, Федю, старшой на честь любимой тещи вообще
в Феофанию перекрестил. У вас в Киеве больница еще такая есть, для крутых. Там много
наших лечится. Та еще «фиалочка». Слушай, Петр. Ты меня все ж лучше Васей зови.
Мне приятнее. Лады?
Петя кивнул.
— Ну, хватит
базару пустому греметь. Идем с теми обмылками
разберемся. Не
дрейфь. Все будет пучком.
И они
отправились догонять грабителей.
Предложение
Курочкина вернуть ему деньги снова вызвало регот не успевших еще отовариться
бомжиков.
— Ты гляди,
смешливые попались, — заметил Василий, резюмировав: — Нас не услышали. Придется
повысить голос. Дай-ка им по сопатке.
Повторяемые
тенью неумелые удары Курочкина неожиданно обрели точность и убойную силу. Через
несколько минут, размазывая под носами сопли вместе с кровянкой, обитатели
оптовки
вернули гроши.
— Полная
жесть, — прокомментировал Василий.
Настроение
поднялось, а перекусон в американской скорожралке «Макдональдсе» добавил
энергии.
— Теперь
зайдем к Гуимплену. Реально надо. И не спорить,
— приказал
Вася.
Евгений
Самсонович обернулся на вошедшего Петю.
— Я тебя не
вызывал, Курочкин. Исчез по-быстрому! Мы заняты.
Под «мы»
подразумевался находящийся в кабинете высокий мужчина средних лет с умным
взглядом. Судя по тому, как шуршал перед ним, точно электровеник, Гуимплен, —
гость весомый. Отвернувшись спиной, полагая, что бывший подчиненный убрался,
начотдела и думать забыл о Курочкине. Оправдывая обе фамилии,
Бодрецов-Громыхало вещал он бодренько и громогласно. Продолжая благодарить,
Гуимплен попутно подпускал дифирамбы в свой персональный адрес.
— Спасибо вам,
Ростислав Кириллович. Не пожалеете. Я на руководстве зубы съел. В любом деле
наче рыба в воде. Як кажуть, царь, бог и Марья Иванна. Без ложной скромности замечу:
являюсь управленцем высочайшего класса. Зэ бэст топменеджер, — сыпанул Гуик,
щеголяя выпендрежным офисным сленгом. — В начальнике главное что — умение
организовать процесс. А чем руководить — виноделием или строительством, — то
без разницы. У меня с работягами будет разговор короткий: бери больше, кидай
дальше. Пока летит — отдыхай. В общем, персональный респект за понимание. С
меня сэйшен.
— Этот
хрюндель с головой не дружит. Тоже мне, лидер в желтой майке нарисовался, —
презрительно бросил в адрес Гуимплена Вася.
Петино
«Элитарные виноградники вырубать нельзя!» прозвучало для Бодрецова громом среди
ясного неба. Поначалу растерявшись, получив строгий приказ Василия: «Не уходи. Говори!»
— Курочкин срывающимся голосом начал монолог в пространство. Захлебываясь
словами, он вещал, будто Моисей с горы Синайской. Дескать, крымская сорок пятая
широта, широта французских Шампани и Анжу, — лучшая для производства коллекционных
вин. Что выращенный у теплого моря виноград получает дополнительную энергию от
солнца, отраженного в воде. Земля там насыщена окислами серебра, дающими ягодам
неповторимый вкус... Просто преступно погубить уникальное, данное Богом место!
Вся инфраструктура уже есть. Глупо разрушать то, что создавалось веками, а
главное — способно эффективно работать... Мол, стоимость коллекционных вин в
Европе растет в геометрической прогрессии... К тому же...
Монолог
развернулся. Тем более что у Курочкина появился слушатель. Нет, не пытавшийся
выставить Петю за дверь Гуимплен. Высокий жестом остановил взвизги Громыхало:
— Не засоряй
нам мозги, Курицын. Быстро пошел вон! — и произнес: — Продолжайте.
Слушая, он
умел слышать. Ростислав Кириллович Левада относился к тому ничтожно малому
проценту, сделавшему деньги не близостью к власти — следовательно, к «корыту» (госсобственности
и бюджету), — а собственной головой. Отчего последняя превратилась в счетную
машину. Впрочем, не в простой калькулятор, готовый лишь деньги считать, а в
сложную ЭВМ, способную мыслить и чувствовать шансы этих деньги приумножить.
Здесь, похоже, был случай, когда стоило рискнуть синицей ради не столь уж
призрачного журавля. Слушая интуицию, которая никогда его не подводила, Ростислав
Кириллович умел резко менять решения. Хотя очкарик, в сущности, не сказал ему
ничего нового (дальновидный предприниматель, Ростислав Кириллович и сам
рассматривал возможность продолжать производство винопродукции). Но
отсутствовало основное звено — знающий, а главное — зажженный человек, способный
поднять дело на новый, стабильно прибыльный уровень. Теперь человек появился.
«Курочка
способна нести золотые яйца. Сразу видно — он видчайдушный фанат,
следовательно, и работать на свою идею станет соответственно. В данном случае
не за страх, а за совесть пахать на меня», — подумал Левада, вслух произнеся:
— Господин
Курочкин. Я принимаю вашу концепцию и беру вас к себе. Говорите вы убедительно,
однако во все века существовало лишь два пути добиться успеха реального и
прочного: либо личная дружба с Богом, либо кропотливая работа. Для вас
предпочтительно второе. С вами свяжутся обговорить частности. В обиде не
останетесь.
— Погодите,
Ростислав Кириллович. Разве можно, послушав фанаберию недоумка, отказываться от
конкретной прибыли. Ведь сотка у моря стоит... — начал опешивший Гуимплен, прервавшись
на середине фразы, когда до него дошло. — Послушайте, а на какое вы его место
берете?
— На ваше, —
спокойно пояснил Левада и, пожав руку Курочкина, направился к выходу.
В горшке на
подоконнике отдела распустилась сто лет не дававшая цветков чайная роза.
«Кому-то повезет», — прокомментировала приятный факт Роза Милановна. Курочкин
теперь точно знал кому.
— Наведаемся в
строительную компанию. Ты же хочешь вернуть свои денежки? — риторически спросил
Вася.
